— И откуда ты свалился на мою голову, чёрт старый! — запричитала Матрёна и упала ему на грудь…

Прощай, горный Алтай!

До чего же коротки вечерние сумерки в горах Алтая! И как быстро на смену жаркому дню приходит тёмная, прохладная ночь!

Только сейчас над горой стояло солнце. Вот оно спустилось за высокий кряж, и в долине уже поздний вечер. Скоро гаснет последний луч солнца, и по всему небосклону начинают мерцать зеленоватыми огнями яркие точки созвездий.

Ночь! Она наступает вдруг, а уходит не спеша.

На небе долго разливаются чудесные краски нового утра: фиолетовые, сиреневые, розовые, золотистые. Где-то уже вовсю светит солнце, а за изгибом снежной горы, за высокой гранитной скалой, за крутой зелёной сопкой и на маленькой елани среди холмов всё ещё ночь, туманы, прохлада…

Пока мы ехали до Усть-Семы, петляя иной раз под облаками, много раз показывалось и тотчас же скрывалось солнце. Ещё холодное, оно обдавало нага газик брызгами света, освещало на миг влажный от росы тракт и уходило за высокую гряду гор.

В Усть-Семе, у моста, Катунь казалась удивительно пёстрой. Маленький отрезок её у левого берега был залит солнцем, и вода там зеленела, как трава. В середине фарватера лежала густая тень горы, похожая по очертаниям на медведя. А справа, где царил сумрак, дрожали лёгкие космы тумана, и вода была тёмная, седая.

Катунь бежала на север, к Бии; помчались и мы за ней по кромке правого берега, ещё не освещенного солнцем.

В этот ранний час на тракте было пустынно, тихо, как на широкой ночной улице в большом городе. И газик наш катил так быстро, что ветер звонко пел у бортов и громко хлопал брезентовым верхом.

И оттого, что утро наступало, а ночь ещё не ушла, бабочки, мошки и какие-то жучки, резвившиеся в темноте, не попрятались в свои домишки. Они ударялись о машину, словно в нас пригоршнями бросали горох, разбивались в лепёшку и оставляли на ветровом стекле красные, белые, рыжие и чёрные кляксы.

— Вот всегда так! — пробурчал шофёр, останавливая машину и вытирая влажной тряпкой стекло. — Ночью эта нечисть глаза залепляет, а днём от гусей и от кур отбою нет. И чего они на тракт лезут? Курица норовит под колёса попасть, всегда наперерез бежит. А гуси? Глупые они, что ли? Гудишь, сигналишь — и внимания не обращают. А задавишь — гони пятьдесят целковых!

— Это они нарочно: чтоб лихой езды было поменьше, — пошутил я.

— А что вы думаете: так и получается!..

По берегам Катуни беспрерывно тянулась тайга, сначала густая, синяя, а затем голая, почти прозрачная. Но и она была куда приятнее, чем обнажённые, серые скалы.

Тайга — великое богатство Алтая. Она извечная кормилица и алтайских охотников и скотоводов-кочевников. Видимо, это они сложили о ней песню, которую я слыхал и на Бии и на Катуни:

Горы, словно срезанные наискось с юга на север, становились всё ниже, положе, а невдалеке от Маймы и вовсе сделались невысокими сопками, мягкими по очертаниям холмами и просто буграми в прибрежной степи у Катуни.

В горах часто выпадали дожди. И пока мы добрались до предгорий, где травы заметно пожелтели, как пожелтели и хлеба, буйная зелень трав и цветов устилала землю.

Оранжевые огоньки отошли. Отцвели и пионы. Редко встречались кудреватые лилии и незабудки. Зато на еланьках выглядывали из травы бледно-лиловые гвоздики, а ближе к воде стояли белые дрёмы и розовые кукушкины слёзки. Яркими клочками кумача казались венчики горицвета.

За Манжероком выбежал с бидоном на тракт мальчишка лет десяти и поднял руку.

— Чего тебе? — недовольно спросил шофёр, затормозив машину.

— Малина! Малина! Хочешь, купи!

— Много ли за неё? — Шофёр заглянул в бидон.

— Не знаю. А сколь дашь?

— Рубль!

— Уу-у! Тут вон её сколько! — Мальчишка почесал пятернёй стриженую голову. — Однако, давай!

Мы дали ему три рубля, потому что малины было стаканов десять. Он улыбнулся во весь рот и побежал к избушке, подпрыгивая и размахивая зелёной бумажкой.

Так мне и запомнилось это последнее утро в горах: гремит, бьётся о берег грозная, непокорённая Катунь. Утреннее солнце ещё такое ласковое, что не хочется прятаться в тень; дрозды лихо высвистывают в зарослях черёмухи, а мы лежим на тёплой, ещё влажной траве и отправляем в рот ягоду за ягодой…

Я не раз вспоминал слова этой простой и наивной песенки, путешествуя по Алтаю. А путешествие моё ещё не скоро кончилось. Так пусть же и у этой книжки не будет конца, и, может быть, кому-нибудь из читателей самому захочется кончить её. Но для этого нужно поехать на Алтай!