Как я путешествовал по Алтаю. Страница 4

— Всё учтено, дорогой. Я их просто подбрасываю. А до озера они дойдут.

— Как это?

— Я их высажу невдалеке от озера. Они отдохнут, и тем временем к ним подтянется отряд. И отдохнувшие больные пойдут со всеми дальше. А сейчас у них… ну, как бы сказать… большая перемена!

— А всё-таки это не дело.

— Ну, знаете ли, с вами нельзя говорить серьёзно!.. Дети, в машину! — крикнул он.

И ребята с весёлым улюлюканьем, толкая и подсаживая друг друга, полезли в кузов.

Километрах в двух от озера мы расстались с ними. И они долго и сердечно провожали доброго дяденьку в очках, который придумал такую умную, ловкую штуку.

— И зарубите себе на носу: это самый яркий момент в их трудном туристском походе. Они многое позабудут, но об этой проделке — никогда! Мы ведь пришли им на помощь, когда у них болели ноги, ныл флюс и чесался чирей! И сделали это тайно. А тайна вечно живёт в детском сердце!

Я не стал спорить. Мне уже тоже казалось, что в этом походе школьников не всё ладно: то ли велик маршрут для таких вот шестиклассников, то ли пустили их в дальний поход по горным дорогам без всякой тренировки.

Да и спорить было некогда: за синими кедрами уже сверкнула широкая полоса воды, ярко освещенная солнцем, будто в глаза нам навели мощный прожектор.

Так вот оно, долгожданное Телецкое озеро! Вот и порог Карлагач, и на нём беснуется Бия, едва вырвавшись из озера. Другие-то реки начинаются маленькими ручейками и долго набирают силу, пока не станут полноводным потоком. А эта вытекает из голубой чаши озера широкой, мощной рекой, катит среди горных утёсов, плавно течёт по степи. А потом сливается с Катунью, и из двух рек образуется одна — многоводная великая Обь.

Я попросил остановить машину и сказал:

— Антон Иванович! Смотрите! Всё голубое: и небо, и вода, и деревья на вершинах гор!

Антон Иванович словно только и ждал этого, чтобы сейчас же вступить в спор.

— Да что вы? — удивился он. — Напротив, всё совершенно синее! И воздух! Кстати, какой он прозрачный и душистый! И вода! А синева вон тех долин? А мягкая синева вот этих зелёных, словно колючих, стен тайги? Синее, и только синее!

— Ну пассажиры! — весело сказал шофёр. — Об чём спор-то? Каждый гляди, и каждому своё, как на душу ляжет. Кругом всё зелёное, а один кричит — синее, другой — голубое! Ну и ну! Ехать будем или как?

— Погоди! — попросил Антон Иванович.

В озере лежали синие опрокинутые горы, сплошь закрытые кедрами, соснами и пихтами. А когда показывалось невесомое белое облачко и бросало тень, краски менялись прямо на глазах. Вода в озере делалась бледно-голубой, тени гор в воде казались совсем чёрными, дальние горы словно светлели. И только в узких крутых ущельях по-прежнему держался мрак.

Мы стояли и любовались, но шофёр не выдержал и сказал:

— Однако, мне ехать надо!

Впереди виднелась деревушка Артыбаш, где Антона Ивановича давно дожидались студентки, а за ней — красивый деревянный дом туристской базы.

Торной дороги туда не было. Среди валунов, в беспорядке разбросанных между кедрами, вилась лишь узкая тропа, будто поясок на пёстром ковре. И всюду цветы, цветы, а над ними — стаи ярких порхающих бабочек.

— Поехали, — сказал Антон Иванович шофёру. А мне протянул руку: — Поспорить мы ещё успеем, а сейчас поздравляю вас! Мы, кажется, наконец приехали…

Тузик и Машка

— Вы медвежат не покупали?

Антон Иванович спросил так просто и так неожиданно, словно их продавали на Телецком озере под каждым кедром.

— Только этим и занимаюсь! Сейчас и бегу за ними: дешёвые, на выбор, вон на той полянке! — махнул я рукой.

— Тю! Так я же серьёзно! Хочу живой уголок пополнить. Вам смешно, а у меня эта мысль из головы не выходит. Иду, знаете ли, по тайге и размышляю: залезу потихонечку в малинник, а там — медвежонок. Подкрадусь, схвачу его и унесу. Ловко и просто, как в сказке! Только это, пожалуй, страшно?

— Пожалуй. Уж больно строгая мама ходит по пятам за медвежонком. Вряд ли ей захочется, чтобы её малыш поехал с вами в институт.

— Конечно, конечно! — засмеялся Антон Иванович. — Лучше уж купить, а?

— Это, наверно, обойдётся дешевле.

— Будет случай — узнайте, как это сделать… Медвежонка я увидел на туристской базе. Это был мохнатый маленький Тузик — и неуклюжий и шустрый, с белым ошейником и чёрными бусинками глаз.

Близко от главного здания базы, над озером, стояли две синие сестрички — две высокие, стройные пихты с острыми верхушками и седыми стволами. Выросли они из одного корня, потом разошлись от земли развилкой, но тесно сплели ветви. Этих сестричек огородили высоким забором. Там, в закутке, и жил Тузик.

Еду подавали ему в корытце, свежую воду наливали в большую чугунную миску. После еды он забирался на деревья, обнимая одну пихту цепкими лапами, упираясь в другую округлым, мохнатым задом. На большом толстом суку у него была «постель». Там он и спал, когда хотел, крепко держась за ветки.

Просыпался Тузик по звонку, вместе с туристами; спускался на нижние ветви и глядел в сторону кухни: не несёт ли еду тётя Даша.

Скоро она показывалась с ведром в руках и ласково приговаривала:

— Тузик! Тузик!

Медвежонок вздрагивал, скулил и облизывался. Обняв ствол, он ловко съезжал на землю; бегал по закутку, тыкался носом в колени тёти Даши, лизал ей руки и, засунув нос в корытце с кашей или с супом, чавкал, как поросёнок.

Жил бы он неплохо, но донимали его мальчишки: они не бывали на базе подолгу, но отдыхали здесь день, другой на перепутье. Увидав Тузика, мальчишки залезали на пихту, стаскивали его на землю и начинали возню. На полянке поднимался страшный гвалт, шум, крики, вопли, и дело кончалось тем, что кто-то зализывал раны. Чаще — медвежонок: он вырывался из горячих объятий, не разбирая пути, мчался к закутку и с быстротой белки прятался в ветвях своей пихты. Но и мальчишкам доставалось: Тузик давал им хороших тумаков когтистой лапой то в грудь, то по уху или хватал за палец.

«Не берегут здесь медвежонка, — решил я. — Какой-то он беспризорный. Надо присмотреть за ним, пока не вернётся из похода Антон Иванович. Глядишь, и купит он Тузика».

Я стал разгонять мальчишек и сказал тёте Даше, что буду кормить медвежонка. Умный зверушка через два — три дня уже привязался ко мне. Он позволял мне стоять возле клетки, когда возил носом по корытцу, и даже обнюхивал и осторожно лизал руку, когда я его гладил.

Однажды я ушёл под вечер на Змеиную гору собирать цветы и травы для гербария. А в это время появились на базе новые мальчишки. Они намяли бока Тузику, загнали его к озеру и бросили в холодную воду. Тузик выскочил на берег, отряхнулся и стремглав бросился в тайгу.

Я узнал об этом, когда вернулся; в сумерках кинулся по тропе в чащу и долго бегал по густым кустарникам. Стало уже темно, когда я увидел Тузика. Он сидел перед муравьиной кучей, разгребал её лапами, с удивлением разглядывал крупных чёрных муравьев, которые запутались в его шерсти, и слизывал их розовым языком.

— Тузик! — сказал я как можно ласковее.

Он вскочил, поднял шерсть на холке, в его насторожённых глазах мелькнуло что-то дикое и злобное. Но не убежал и дал надеть ошейник.

Я стал гулять с ним по утрам, когда туристы катались на лодках по озеру. Тузик семенил за мной на коротких лапах, нюхал цветы, доставал из земли какие-то корешки, гонялся за бабочками. Потом ложился рядом на пахучую траву, нагретую солнцем, и закрывал глаза. Засыпал он сразу, но во сне скулил. А когда я перелистывал страницы книги, поводил ушами и настораживался.

Наконец вернулся Антон Иванович. Он тотчас же пришёл ко мне, и мы пошли смотреть Тузика. Но его в закутке не оказалось.

Мы обыскали все кусты вокруг базы, ходили до поздней ночи по тайге, даже в звонок звонили, думали, что Тузик вспомнит про ужин. Но он не вышел на наш зов из тайги и не вернулся.

Утром мы осмотрели поблизости с десяток муравьиных куч, лазили по такой чаще, что изорвали рубашки, но Тузика не было — он пропал бесследно.